Славянские и германские языки: типологические параллели
и контактное взаимодействие. Фонология
(библиографический обзор)

    Раздел 1. Палатализация.
     
     
    Одним из важнейших комбинаторных изменений, произошедших в истории славянских языков, является палатализация. Этот процесс происходил неоднократно, затрагивая как заднеязычный, так и другие ряды. Принято отдельно выделять I, II и III палатализации, а также корреляцию мягкости. I (йотовая) палатализация была вызвана смягчением задне- и переднеязычных согласных перед йотом и последующей ассимиляцией йота. Заднеязычные претерпевали подобные изменения не только перед йотом, но и перед всеми гласными переднего ряда. II (вторичная) палатализация заключалась в палатализации заднеязычных перед новообразованными гласными переднего ряда, образовавшимися в результате монофтонгизации. III палатализация в отличии от двух предыдущих являлась прогрессивной. Корреляция мягкости присуща в той или иной степени всем славянским языкам, наибольшее развитие она получила в русском языке, наименьшее – в словенском и сербохорватском. Данная корреляция основана на противопоставлении палатальных и непалатальных согласных фонем и сопровождается смягчением согласных перед исконными гласными переднего ряда.
    Аналогичные явления происходили и в германских языках. Во многих из них происходила ассимиляция йота предыдущим согласным. Это явление было названо j-геминацией, и особенно интенсивно оно происходило в западногерманских языках в дописьменную эпоху. Следует отметить, что шумные удлинялись не только перед j, но и перед l, n, r, m, что позволяет считать j-геминацию частным случаем удлинения перед сонорными, (см. СГГЯ, с. 65-69). J отпадал после удлиненного согласного в древнеанглийском, древнефризском и древневерхненемецком. ( Однако в ранних древневерхненемецких памятниках спорадически встречаются формы с j, о чем свидетельствуют написания minnea, sippea, enteon наряду с более обычными minna ‘родня’, sippa ‘любовь’, enton ‘кончать’, см. Braune 1955, с. 113). В древнесаксонском j не отпадал. В древнеанглийском и древнефризском произошла фонологизация различия между палатализованными и непалатализованными аллофонами заднеязычных, что привело к возникновению новых фонем /c/, /dz/ (последняя фонема существовала только в древнефризском). По-видимому, на определенном этапе истории в  древнеанглийском существовало фонологическое различие между старым ll и ll < *lj. Это видно из правил веляризации переднеязычных гласных, которая действовала перед ll, если эта гемината не происходила из сочетания *lj, см. Смирницкий 1955, с.118. Фонема /c/  резко увеличила свою частотность в результате появления многочисленных заимствований из старофранцузского с фонемой /c/, обозначавшейся через диграф ch. После этого фонема /c/ в древнеанглийском стала обозначаться отдельной графемой – ch, тогда как до норманского влияния /k/ и /c/ на письме не различались. ( Однако в английском руническом алфавите для палатального /c/  существовала отдельная руна.)
    В северогерманском ареале йотация развивалась по другому сценарию. В отличии от западногерманских языков в скандинавских  j, также как и w, в ряде позиций относился не к сонорным, а к шумным. Такой вывод мы можем сделать на материале затвердения образовавшейся по закону Хольцмана геминаты *-jj- > gg’ ( в древнеисландской графике – ggj), что полностью аналогично затвердению других звонких щелевых, произошедшему еще в прагерманскую эпоху: *bb, *dd, *gg > bb, dd, gg,  см. СГГЯ, с. 46. Таким образом, в праскандинавском уже существовала по крайней мере одна палатальная фонема, а именно /g’/. Релевантность признака палатальности благоприятствовала палатализации гуттуральных во всех древнескандинавских языках в позиции перед гласными переднего ряда и j. J-геминация в праскандинавском наступала лишь в сочетаниях gj и – нерегулярно – kj: дисл. leggja ‘класть’ < * lagjan, hyggja ‘думать’ < *hugjan, lykkja ‘замок’  при lok ‘замок’, knækkjan ‘разламывать’ при дшвед. knaka ‘разламывать’, rek(k)ja ‘постель’ < *rakjan, þekja ‘молчать’ < *þakjan,  см. Noreen 1923, c. 203-204. Отпадение j после долгих слогов привело к фонологизации противопоставления /k/:/k’/: merkja ‘замечать’ /merk’a/ < *markjan, но orka ‘сила’ /orka/ < *urko. Противопоставление палатальных и заднеязычных в его новом виде нейтрализовывалось в пользу последних в позиции перед согласным и концом слова:  gen.sg. bekkjar – nom. sg. bekkr, acc. sg. bekk ‘скамья’, inf. merkja – praet. merkti ‘замечать’. Поэтому корректнее было бы говорить о палатализованных заднеязычных в праскандинавском, а не об отдельном ряде палатальных. Никаких следов корреляции палатализации, обусловленной йотом, в других рядах не обнаружено. Тем не менее заметим, что в праскандинавском нейтрализовывалась оппозиция Cj:C > C в тех же позициях, где нейтрализовывалась корреляция палатализации, ср. inf. skilja ‘понимать’-  1 sg. pres. skil, 2,3 sg. pres. skilr. (О палатальных сонорных в скандинавских диалектах см. ниже.)
    Таким образом, йотовая ассимиляция либо вообще не приводила к появлению палатальных фонем, как в древневерхненемецком и древнесаксонском, либо они возникали при уже существующих палатальных фонемах, как в праскандинавском, либо палатализация захватывала лишь гуттуральный ряд, как это случилось в древнеанглийском, а впоследствии и в древнефризском. Если абстрагироваться от данных древнеанглийского, фонологическая система которого характеризовалась целым рядом особенностей и носила явно периферийный характер, материал остальных древнегерманских языков показывает инертность по отношению к йотовой палатализации. Это можно объяснить лишь тем, что фонема /j/, как правило, не вызывала появления палатального аллофона у предыдущего согласного. Наоборот, в праславянском палатальные аллофоны появлялись у всех передне- и заднеязычных фонем.
    Таким образом, мы подошли к одной из главных проблем фонологии, а именно к объяснению условий возникновения аллофонов и их возможной фонологизации. Согласно 4-му из положений диахронической фонологии, сформулированных Стеблиным-Каменским,  « при ассимиляции по определенному признаку ассимилируется та фонема, для которой данный признак иррелевантен, и наоборот», см. Стеблин-Каменский 1966, с. 23¹. Данное положение вызвало критику со стороны В.К.Журавлева, показавшего, что ассимиляция может происходить и по признаку, релевантному для ассимилируемой фонемы, ср. рус. собирать – [зб]ор, разорвать – ра[сп]устить, см. Журавлев 1986, с. 66. Однако идея самого В.К.Журавлева о том, «на месте ассимиляции должно выступать фонологическое понятие нейтрализации», не отвечает на поставленный вопрос, поскольку ассимиляция иногда не свидетельствует о нейтрализации какой-либо оппозиции, а именно в тех случаях, когда ассимиляция происходит по признаку, иррелевантному для ассимилируемой фонемы, ср. швед.диал. rt > rţ при отсутствии фонемы /ţ/. В данном случае о нейтрализации речь может идти лишь после появления оппозиции /t/:/ţ/, таким образом, нейтрализация является следствием ассимилятивных процессов, их же первопричину следует искать именно в признаке, по которому происходит ассимиляция.
    В примечании (1) мы указывали, что ассимиляция может происходить по признаку, лежащему в основе привативной оппозиции (один из членов которой вызывает ассимиляцию у соседней фонемы в синтагматической цепи). Если мы обратимся к вопросу о палатализации, то можем увидеть, что до I палатализации в праславянском уже существовала привативная оппозиция /*k/:/*k’/, см. Гамкрелидзе-Иванов 1984, с.112. Фонема /*s/, произошедшая из /*k’/, не подвергалась веляризации после i, u, r, k, что свидетельствует о том, что на определенном этапе существования праславянского языка в нем существовала оппозиция /*s/:/*s’/, основанная на противопоставлении непалатального согласного палатальному², см. Бернштейн 1961, с. 154, Ebeling 1963, с. 28. Релевантность признака палатальности в праславянском и привативность оппозиции палатальности могли создать предпосылки для последующих палатализаций. На этом основании мы рискнем предположить, что признак палатальности в праславянском не возник после йотовой ассимиляции, а сохранился еще с позднеиндоевропейского периода, в то время как в прагерманском, относившемся к языкам группы kentum, предпосылок для фронтальной йотовой палатализации не существовало.  Данное решение не позволяет решить всех проблем, связанных с объяснением возникновения аллофонов в определенной позиции, - как будет показано ниже, одних внутрисистемных данных может оказаться мало - однако оно указывает на тот максимум, которого может добиться фонолог, изучающий развитие того или иного явления с опорой лишь на внутреннюю реконструкцию.
    Наиболее полное описание палатализации в германских языках дано в работе П. Торссона, см. Thorsson 1950. В начале своей статьи автор представляет очерк, посвященный фонетическому объяснению процесса палатализации. Далее читателю предлагается общее описание палатализации в германских языках, которое начинается с обсуждения готского материала. Автор относит интервокальную геминату, обозначавшуюся как  ddj и относившуюся к рефлексам закона Хольцмана, к палатальным фонемам, отмечая, что следов палатализации у других согласных не обнаружено. Далее описывается палатализация в  древнефризском, древнеанглийском и средненижненемецком. П. Торссон приводит убедительные примеры, показывающие, что вторичная палатализация заднеязычных существовала в английском до 19-го века, ср. написания  cyan, gyet, begyin - совр. англ. сan, get, begin. Затем автор весьма подробно описывает историю палатализации в скандинавских языках от древнего периода до наших дней. Особое внимание привлекают внимание материалы датских диалектов, где происходила депалатализация, результатом которой явилась реституция непалатальных фонем, ср. ддат. kjende, gjore > дат. kende, gore, ср. также гиперкорректный пример лол. kaene из tjena ‘служить’ (с. 366). В конце своей статьи П.Торссон приводит краткий очерк развития палатализации в славянских языках. Из исследования П.Торссона следует, что большинство германских диалектов с палатализацией k и g относились к двум основным ареалам – североскандинавскому и «ингвеонскому», к которому примыкают южно- и западнодатские диалекты.
    Существуют работы, посвященные палатализации заднеязычных в отдельных языках, см. Kristensson 1976, Penzl 1947, Lasch 1939, Кузьменко 1971. Также заслуживают внимания статьи, в которых изучаются отдельные аспекты палатализации. В статье Кузьменко 1968 на материале скандинавских диалектов показывается, что палатальные аффрикаты стабильны лишь при наличии спирантов того же ряда образования, в ином случае они дезаффрицируются. Тезис Ю.К.Кузьменко хорошо подтверждается и данными славянских языков, в которых рефлексы I палатализации дезаффрицируются при условии отсутствия гоморганного щелевого, ср. *g > *dz > *z, но *k > *c при *x > *s. Заметим, что рефлексы сатемной палатализации во всех славянских языках представлены как спиранты, что свидетельствует о том, что они были первыми палатальными фонемами в праславянском. Достойны упоминания и другии работы того же автора, в которых затрагивается тема палатализации сонорных в скандинавских диалектах, см. Кузьменко 1973, Кузьменко 1978. Как известно, праскандинавские /ll/ и /nn/ во многих современных диалектах обнаруживают палатализованные рефлексы. В ряде диалектов противопоставление палатализованных и непалатализованных выполняет морфонологическую функцию, различая, соответственно, мужской и женский рода, ср. борн. м.р. /slawin’/: ж.р. /slawen/ - дисл. sleginn: slegin, прич. II от sla ‘бить’, борн. м.р. /gam:al’/: ж.р. /gam:al/ - дисл.. gamall – gomul ‘старый’, Кузьменко 1978, с. 76-77. В данных диалектах морфологическая маркированность палатальных³ сопровождается их фонологической маркированностью, что видно из нейтрализаций перед дентальными смычными, где появляется немаркированный член противопоставления, ср. борн. м.р. /fol’:er/: с.р. /folt/ ‘полный’, м.р. /san’:er/ : с.р. /sant/ ‘правдивый’. В диалектах, где различие между мужским и женским родами утрачено, маркированным оказывается непалатализованный член оппозиции, ср. юдат. общ. р. /fi:n/: ср.р. /fin’t/ ‘прекрасный’, общ.р. /ha:ler/: ср.р. /hal’t/ ‘косой’. В данном случае фиксируется веляризованность непалатального l, а также тенденция к замене противопоставления /ł/:/l’/ на  /ł/:/l/. В отношении истории палатализации ll и nn автор сразу отметает гипотезу о ее происхождении из lj и nj:  ассимиляция lj > ll, nj > nn не приводила к появлению палатализованных  согласных, ср. норв. диал.  /ven’:e/ - др.-исл. venda ‘ поворачивать’, но норв.диал. /ven:e/ - др.-исл. venja ‘ приучать’. Также критически было оценено предположение о происхождении палатализации в результате ассимиляции палатального /*R/ lR > ll, nR > nn на том основании, что палатальность не была релевантной для /*R/⁴. Ю.К.Кузьменко  склонился к просодическому происхождению данной палатализации⁵. Однако ввиду того, что впоследствии данный автор отказался от теории о древности акцентов в скандинавских языках (см. Кузьменко 1991, с. 146), мы считаем правомерным реабилитировать гипотезу о происхождении палатализации из *lR, *nR. В пользу данного предположения свидетельствует то, что, как и R, nn и ll  оказывали влияние на предыдущий гласный, см. примеры выше, также Brondum-Nielsen 1950, с. 195. На наш взгляд, палатальность, обусловленная неполной ассимиляцией R, закрепилась благодаря морфонологической нагрузке, о чем свидетельствует факт ее стабильности в говорах, где она сохраняет эту функцию.
     
     
    Раздел 2. Сегментная просодика.
     
           Название раздела звучит необычно, поскольку традиционно термины “супрасегментный” и “просодический” считаются синонимами. Для того, чтобы устранить разночтения, мы начнем раздел с определения данного понятия: «Слоговые акценты и тоны – это супрасегментные просодические единицы, которые как бы накладываются на сегментную последовательность фонем. Существуют, однако, и сегментные просодические различия – это различия, определяющиеся взаимоотношением двух основных составных частей слога гласного и согласного (VC). Эти различия связаны с типом соединения гласного и согласного ( слогоделения, способ примыкания) и с временным соотношением гласного и согласного в комплексе VC.» (Кузьменко 1991, с. 8-9).
        Проблема слога занимает особое место не только в сравнительной грамматике германских языков, но и в общей теории языка. До сих пор понятие слога не имеет общепринятого определения, хотя его реальность осознается не только исследователями, но и носителями языка. В большинстве монографий, где основное внимание уделяется проблеме слога, содержится разбор основных теорий слога. Истории изучения данного вопроса посвящена статья венгерского лингвиста Дьюлы Ласициуса, см. Laszicius 1966. Автор рассматривает теории скандинавских, английских и немецких лингвистов с 19 века по 60-е гг. нынешнего века. В заключение автор констатирует, что при всех их достоинствах разобранные теории не отвечает на все вопросы и не решают всех проблем, связанных с определением физических и лингвистических коррелятов слоговых границ.
        Существующие методики определения слога, исходящие из правил фонотактики, основаны на поисках общефонетических и фонологических закономерностей, определяющих место слогораздела. В работе Потапова 1986 представлено экспериментально-фонетическое исследование слога и слоговой границы, ее связи с длительностью, примыканием и фразовой просодикой. В данной монографии рассматривается материал языков со слоговым равновесием (шведский и норвежский) и с корреляцией контакта (английский, немецкий, голландский и датский). Согласно данным, полученным Потаповой, в современных германских языках представлены различные типы количественной организации слога в одно- и двусложных словах. В английском и шведском представлена компрессия длительности гласного в диссилабах по сравнению с моносиллабами, в датском, немецком и голландском существует прямо противоположная тенденция, норвежский относится к смешанному типу, см. с. 43-44. В целом временной компрессии, согласно автору монографии, больше подвержены согласные, чем гласные. (Это согласуется с историческими данными – в языках, где происходит переход к корреляции контакта, сокращаются все долгие согласные и лишь в отдельных случаях – долгие гласные, определение понятия “корреляция контакта” см. ниже.) Кроме того, автор рассматриваемой монографии приходит к выводу о том, что в германских языках существует лишь один тип примыкания – сильный, те же различия, которые традиционно приписываются противопоставлению слабого и сильного примыканий, относятся исключительно к предшествующему гласному, с. 92. Потапова признает, что при краткости гласного слоговая граница проходит либо по следующему за ним согласному, либо после него, см. с. 96. Заслуживают упоминания и сведения о зависимости примыкания от фразовой интонации. Так, в датском языке в общевопросительных предложениях происходит ресиллабация слогоконечного согласного в 2-сложных словах: CVC-V > CV-CV. Такое явление характерно только для датского, где степень примыкания согласного к гласному более слабая, чем, например, в английском языке, где такое явление не зафиксировано. Особо стоит отметить результаты экспериментов по временному квантованию и сегментации речевого потока, проведенные на носителях английского, немецкого и русского языков. В ходе данных экспериментов было установлено, что речь на одном из германских языков по-разному разбивается на слоги носителями данного языка и русскоязычными информантами – последние зачастую слышат открытый слог там, где немец или англичанин постулируют закрытый, что неудивительно, поскольку закрытые слоги практически не свойственны русской речи, см. с. 98-101.
           Последнее замечание свидетельствует о том, что использование инструментальных методов для  поисков универсальных правил слогоделения в каждом конкретном языке в принципе не может дать искомого результата, поскольку в данном случае не учитываются фонологические и морфологические факторы, проявляющиеся только в лингвистической интуиции носителей языка. Однако именно решение проблемы дискретизации речевого потока на слоги с опорой на интуицию информантов помогает нам вскрыть языковое содержание слогоделения. Подобный подход наиболее четко выражен в уже упоминавшейся монографии Кузьменко 1991, где представлена оригинальная точка зрения на проблему слогоделения, которая рассматривается не столько в свете фонетических и фонологических реалий, сколько в связи с морфологическим типом языка. Современные германские языки разбиты автором на  группы в зависимости от их типа сегментной просодики, который обнаруживает прямую или опосредованную связь с грамматической системой данного языка. Всего автором выделено 4 просодических типа:
     
           Моросчитание – существуют долгие и краткие ударные слоги, слогоделение не связано с количественной структурой слога, слова типа CVCV имеют открытый слог, см. с. 13-15, 30. Все древнегерманские языки были моросчитающими, однако в настоящее время он представлен лишь в наиболее архаических диалектах Швеции и Норвегии, а также в швейцарских диалектах немецкого языка.
     
           Изохрония – все ударные слоги долгие. В словах типа CV:CV первый слог всегда открытый, в словах типа CVC:V слогораздел зависит от типа примыкания гласного к согласному. Наиболее распространена та точка зрения, согласно которой слогораздел в этих словах проходит посреди геминаты, (с. 35-36). Изохрония характерна для всех скандинавских языков, кроме датского, а также для ряда баварских и аллеманнских диалектов.
     
           Корреляция контакта – различаются открытые и закрытые слоги, последние требуют краткости слогообразующего гласного. Одна из особенностей данного типа языков – отсутствие геминат (за исключением морфемных швов, ср. англ. penknife [pen:aif] ‘перочинный нож’), см. с. 59-64. Обычно выделяется 2 типа примыкания – плотный и свободный контакт. В датском корреляция контакта осложнена корреляцией толчка, что приводит к 4-хчленной схеме: сверхсвободный контакт havet [ha’vet] ‘море (опр.)’, свободный контакт kane [ka·ne] ‘сани’, плотный контакт falde [fale] ‘падать’, сверхплотный контакт falder [fal’eR] ‘падает’. Корреляция контакта отмечается как для датского, так и для всех западногерманских языков.
     
            Силлабоморфемность – полное совпадение слоговых и морфологических границ, сопровождающееся апокопой безударных слогов, а также возникновением тональных различий, несущих грамматическую функцию. В данной связи весьма показательно высказывание датского диалектолога Б.Нильсена, который, описывая слогоделение в одном из ютландских диалектов, пишет, что « в безударных слогах  нет   с л о г о н а ч а л ь н ы х    с о г л а с н ы х»  (  разрядка Ю.К.  –  А.М.),  ср.  o· n-i,  дат.  литер.  orne  [ o· –ne] ‘боров, кабан’, с. 119. Такой тип сегментной просодики разительно напоминает строение силлабемы в слогоморфемных языках Юго-Восточной Азии и Африки. Кузьменко отмечает, что силлабемность является не правилом, а тенденцией, наиболее сильно проявляющейся в ютских и южнодатских диалектах, а также в рейнско-франкских диалектах немецкого языка.
     
           Основной заслугой авторской концепции Ю.К.Кузьменко является установление связи между характером слогоделения и грамматическими тенденциями, преобладающими в германских языках. Таким образом, проблема слогоделения была выведена за рамки фонетико-фонологических исследований. Кроме того, были приведены к общему знаменателю факты из таких разных языковых типов, как флективный и изолирующий.
           В связи с этим стало очевидным, что корректное разрещение проблемы слога и слогораздела должно осуществляться с учетом функции слогоделения в отдельно взятом языке. Если квантование речевого потока на слоги свойственно всем языкам, то сегментация речи на слоги, по-видимому, оправданно именно в тех языках, где слогораздел имеет функциональную нагрузку. Как известно, лингвисты признают универсальным именно открытый слог, см. Златоустова, с. 67-68. Таким образом, слогу свойственна тенденция к восходящей звучности. Из этого следует, что в языке, где слогораздел иррелевантен, слогораздел производится по принципу открытых слогов, там же, где где он релевантен, слогоделение не зависит от сегментного базиса. Однако в языках с закрытыми слогами существует тенденция к вокализации слоговой финали, см. Кузьменко 1991, с. 214-217, 223. Подобные явления характерны и для слогоморфемных языков Африки и Юго-Восточной Азии, см. Кузьменко 1991, с. 241.
           В германских аналитических языках с корреляцией контакта тенденция к закрытому слогоразделу проявляется лишь в определенном фонологическом контексте, а именно в словах типа CVCV ( ? CV·CV). Однако одного аналитического недостаточно для развития морфологически связанного слогоделения – для этого необходимо акцентное отличие корня от других морфем, входящих в состав слова, ср. французский  язык, где отсутствует стратегия акцентного выделения корня и где аналитизм не сопровождается корреляцией контакта. Таким образом, сегментная и супрасегментная просодика оказываются связанными не только между собой, но и с морфологическим уровнем языка.
           В отличии от германских языков, в славянских просодика не так жестко детерминирована морфологически. С одной стороны, в славянских языках не действует правило акцентного выделения корня, соответственно - с другой стороны – слогораздел в целом не обнаруживает зависимости от морфологических границ.
           В монографии Лекомцева 1968 содержится описание слоговых структур во всех славянских языках с позиций фонологического подхода. Анализируя фонемный инвентарь каждого языка в терминах различительных признаков классификации Якобсона, автор формулирует понятие слога как «последовательность фонем, при котором каждые следующие друг за другом фонемы имеют признаки, связанные друг с другом», с. 50. Доказательства производятся с использованием сложного логико-математического аппарата. М.И.Лекомцевой устанавливается две ядерные слоговые структуры: CV и CVC. Последняя наличествует только в русском, белорусском, верхнелужицком и словенском. Обращает на себя внимание тот факт, что в белорусском гласные e,o и i, которые встречаются только в слогах типа CVC, относятся к напряженным. Заметим, что ряд лингвистов также приписывают гласным закрытого слога в германских языках признак напряженности, Кузьменко 1991, с. 84. В целом Лекомцева отмечает, что выделенные ею типы соответствуют интуитивному делению на слоги за исключением случаев конца слова, оговоренных отдельно. Этот факт вызывает у нас сомнение, поскольку, например, русскому языку закрытые слоги не свойственны, см. Бондарко 1977, с. 137.
          В работе Калнынь-Масленникова 1985 содержится описание слогораздела в сочетаниях из 2 и более согласных на материале говоров из различных диалектных зон славянского ареала. Этой же теме посвящена статья Касаткин 1995. Согласно данным Л.Л.Касаткина, в северорусских диалектах, где шумные противопоставлены по напряженности/ненапряженности, существует сильное примыкание 1-го члена консонантного кластера к гласному, при этом данный согласный является фонетически долгим. Это приводит к тому, что последовательность VCCV, содержащая открытый слог в большинстве русских диалектов (V-CCV), сегментируется носителями северорусских диалектов иначе – VC-CV. Эти данные представляют определенный интерес для германистики. Как известно, большинству германских языков практически не свойственна корреляция звонкости: оппозиция звонких и глухих не нейтрализуется в английском, шведском и норвежском, в исландском, датском и фарерском противопоставления в системе шумных основаны на признаках напряженности и придыхания, в немецком смычные противопоставлены как по звонкости, так и по напряженности. В голландском и фризском корреляция звонкости осложнена аспирацией начальных глухих смычных. Это ставит вопрос о соотношении напряженности поствокалического согласного, его долготы и положения, занимаемого им относительно слоговой границы. Данная проблема особенно актуальна для датского языка, в котором становление корреляции контакта происходило одновременно с так называемым датским передвижением согласных, в результате которого смычные стали противопоставляться по признаку напряженности. К сожалению, на данный момент проблема взаимоотношения типа слогоделения и корреляций в системе шумных остается практически неизученной⁶.
           Как известно, фонологический подход к решению проблемы слога страдает одним существенным недостатком – он заставляет постулировать один определенный тип слогоделения для каждого конкретного базиса. При этом может не учитываться интуиция носителей языка, а также влияние на слогораздел морфологических ассоциаций, фразовой просодии и т.п. Это свидетельствует лишь о том, что фонологические правила слогоделения не являются жестко детерминированными, допуская влияние других факторов при определении слоговой границы. В статье Винарская-Лепская-Богомазов 1977 представлен материал экспериментов с детьми в возрасте от 2 до 10 лет, которым предлагалось разделить на слоги ряд слов. На основании полученных данных авторы пришли к выводу о том, что дети разного возраста используют разные модели слогоделения. Дети самого младшего возраста делят слово на открытые слоги исходя из правила восходящей звучности. Потом, по мере освоения грамоты, появляется морфологический принцип слогоделения по принципу закрытых слогов. В обеих моделях слоговая граница четче фиксируется в начальной части слова, которая динамически выделена сильнее, чем конечная часть слова. В языке старшей возрастной группы информантов функционируют различные слоговые модели, из чего авторами статьи делается вывод о поливалентности слогоделения в естественном языке, что объясняет все многообразие теорий слога в современной лингвистике. На наш взгляд, вывод авторов статьи наиболее приемлем если не для всех типов языков, то для тех, в которых слогоделение не испытывает сильного давления со стороны морфологической системы, что имеет место в слогоморфемных изолирующих языках и приближающихся к данному типу языков с корреляцией контакта.
     
     
     
     
          Раздел 3. Супрасегментная просодика (акцентуация).
     
           В данной работе затронута проблема германской акцентуации и ее истории. Обусловленно это тем, что исследования по славянской акцентологии давно вышли за пределы материала славянских языков. Возрос интерес представителей славистской акцентологической школы к акцентуации других индоевропейских языков, в частности, германских. Это способствует как сравнительно-историческим, так и типологическим исследованиям в рассматриваемой области, что мы попытались отразить в своей работе.
            Большинство германских языков относятся к моноакцентным языкам. В исконных словах ударение ставится на корень, заимствования зачастую сохраняют место ударения языка-источника. Исключение составляет исландский, в котором заимствования могут иметь только начальное ударение, см. Мельников 1997. Также отмечаются колебания между начальным и неначальным ударением в немецком, см. Schmidt 1981, также Попов 1986, где представлено контрастивное исследование ударения в русском и немецком с анализом акцентуационных ошибок русских студентов, изучающих немецкий язык.  Наибольший интерес представляет акцентуация скандинавских языков. В шведском и норвежском языках отмечается наличие двух акцентов – акцент I (акут) и акцент II (гравис), а также циркумфлекс, наблюдающийся,  в основном, в апокопированных словах и имеющий контур акцента I или акцента II. Традиционно считается, что акцент I присущ словам, бывших односложными в древнескандинавскую эпоху, акцент II – наоборот – у исконно двух- и многосложных. Описания данной системы ударения содержатся в работах Кацнельсон 1966, Garding 1978, Liberman 1982, Кузьменко 1991.  
           Изучению акцентного противопоставления акцент I:акцент II посвящено исследование шведского фонетиста Энгстранда, см. Engstrand 1995. В данной работе представлено фонетическое исследование обоих акцентов и их поведения во фразе. Слова с акцентом I содержат один пик основной частоты (F0), располагающийся в ударном слоге. Слова с акцентом II содержат два пика – в ударном и безударном слогах. При этом отмечается, что пик в словах с акцентом I и второй пик в словах с акцентом II определяются фразовой акцентуацией и исчезают в безударной позиции во фразе. Первый пик в словах с акцентом II стабилен и не зависит от фразового ударения.
           Существует много фактов, свидетельствующих о связи начального акцента II с ацентом I на непервом слоге:
         
           а)         колебания в заимствованиях, ср. швед. tele´fon/ `tel:efon ‘телефон’, a´vis/ `av:is ‘газета’, см. Клычков 1966, с. 297, Кацнельсон 1966, с. 41;
           б) метатония акцент I > акцент II: ранне-ншвед. al´drig ‘никогда’, fi´ende ‘враг’, hedning ‘язычник’, sa´lat ‘салат’, lappe´ri ‘пустяк’ > ншвед. `aldrig, `fiende, `hedning, `sallat, `lappri, см. Noreen 1907, с. 296-298;
            в) колебания в сложных словах, ср. gud´fruktig/`gudfruktig  ‘набожный’;
            г) глагольные синтагмы, ср. норв. диал. gikk ´inn ‘вошел’, tar ´med ‘берет с собой’ – норв.литер.`gikk inn, `tar med, см. СГГЯ, с. 188, Garding 1978, с. 23, швед. Lars ´Emil/ `Lars Emil (имя собст.), bra ´nog/`bra nog ‘довольно хорошо’, см. Noreen 1907, с. 252.
           В данной связи интересны показания информантов-носителей норвежского языка, которые в словах с акцентом I ставили ударение на первый слог, слова с акцентом II вызывали у них затруднение, см. Liberman 1982, с. 9. В целом исследователи сходятся на том, что в словах с акцентом II последний слог динамически выделен сильнее по сравнению с акцентом I.
           В диалектах, сохраняющих моросчитание, привязка акцента к определенному слогу в исконно двусложных словах типа CVCV вызывает еще большие затруднения. В этих словах наблюдается особая акцентная структура - так называемый ‘равновесомый’ акцент (швед. jämnviktaccent, англ. level stress). В словах CVCV оба слога характеризуются равным распределением интенсивности и тона. Данный тип представляет собой реликтовое явление, об исчезновении равновесомого акцента см. Hovda 1954. Иногда он может сменяться конечным ударением (окситонезой), реже – начальным ударением (баритонезой). В норвежском говоре Вого, наиболее архаичном из всех скандинавских континентальных диалектов, краткосложники имеют равновесомый акцент в изолированном положении и в срединной позиции во фразе (¬bæta ‘кусать’), в начале фразы и при эмфазе слово, удлиняя первый слог, получает акцент II (`bæ·ta), перед паузой – акцент I (bæ´ta·), см. Christiansen 1954, с. 195. В ряде диалектов равновесомый акцент сменяется акцентом II с удлинением второго или обоих слогов, ср. туддальс. `skrövе· < skrifa ‘писать’, `bete· < biti ‘кусок’, весттелем. `vi·ka· < vika ‘неделя’, `ve·ra· < vera ‘быть’, `ga·ma·le < gamlir ‘старые’ при gamall ‘старый’⁷, см. Christiansen 1954 с. 196. Однако в отдельных случаях равновесомый акцент сохраняется даже при удлинении одного из слогов, см. Кузьменко 1991, с. 22.
           Ударение можно трактовать, как характеристику, приписываемую одному из слогов слова либо как характеристику, приписываемую целому слову. Акценты в шведском и норвежском описывались и как слоговые, и как словесные, см. обзор дискуссии в Кацнельсон 1966, с. 14-19, Кузьменко 1991, с. 37-39. Однако нетрудно заметить, что ударение выполняет как слововыделительную, так и слоговыделительную функции. Исключение из данного правила представляют так называемые энклиномены. Под понятием “энклиномен” понимаются схожие, но различные по своему содержанию, сущности – просодически невыделенная словоформа (которое в позиции во фразе примыкает к тактовой группе ближайшей ортотонической формы, классический пример – энклиномены в праславянском, см. Дыбо 1981, с. 52) или словоформа без просодически выделенного слога. Рассмотрим характер кульминативной функции каждого акцента. Акцент I выполняет обе функции. Наоборот, акцент II, несущий слововыделительную функцию, не позволяет нам однозначно определить привелигированный слог ввиду того, что последний (безударный) слог получает некоторое динамическое усиление. Данная особенность характеризует акцент II во всех скандинавских диалектах, имеющих акценты, см. Liberman 1982, с. 193. Это подтверждается и чередованием акцента II с акцентом I на непервом слоге. Главной привилегией ударного слога в словах с акцентом II является долгота, что не позволяет нам отнести данный акцент к показателям энклиномичности. Однако в исконно двусложных словах, где долгота не установилась, налицо все признаки энклиномичности второго типа, см. Циммерлинг*, с. 1. Вопрос о соотношении обоих типов энклиноменов представляется достаточно сложным, однако их близость несомненна. Из приведенного выше описания акцентуации двухсложных краткосложников в говоре Вого следует, что наличие равновесомого акцента в словах данного типа связано с фразовой безударностью, ср. также нотацию шведского диалектолога Л.Левандера sumu 'karl ‘тот же мужчина’, где слово с равновесомым акцентом (sumu) не имеет значка фразового ударения, см. Кацнельсон 1966, с. 49. Заслуживает внимания и тот факт, что равновесомый акцент зачастую реализуется как ровный низкий тон – такая же тональная характеристика была и у праславянских энклиноменов, состоявших из “низкотональных” морфем, см. Дыбо 1978, с. 57. Энклиномический характер равновесомого акцента еще не изучено полностью, пока же мы можем констатировать, что энклиномичность является градуальной характеристикой, полюсами которой являются фразовая энклиномичность и слоговыделительный акцент ортотонических форм.
           Акцентная система датского языка в целом очень сильно напоминает акцентуацию в шведском и норвежском. Аналогом акцента I в датском выступает толчок (дат. stшd), противопоставленный отсутствию толчка, см. СГГЯ, с. 193-200, Кацнельсон 1966, с. 116-137, Liberman 1982, с. 50-79, Кузьменко 1991, с. 73-79. Связь толчка с былым количеством слогов побудила ряд исследователей трактовать корреляцию толчка как просодию исконно односложных слов, превратившуюся в показатель слогоделения (Кузьменко 1991, с. 76, 205-207) или морфемного сандхи (Циммерлинг**, с.7). Отличие датской акцентуации от североскандинавской заключается в том, что оппозиция толчок:отсутствие толчка не нейтрализуется в односложных словах, ср. hun’ ‘собака’: hun ‘она’. Основную массу односложных слов без толчка образуют бывшие краткосложные слова, ср. ven ‘друг’ < vinr, led ‘двор’ < hlið.  Подобная особенность датской акцентуации обусловлена тем, что, по-видимому, корреляция контакта наступила еще до полного исчезновения краткосложности. Отсутствие толчка в неудлинившихся краткосложниках связано с тем, что минимальной единицей,  способной нести ударение, являлся биморный базис⁸. Толчок, неразрывно связанный с ударением, не мог проявляться на одноморном базисе. Несмотря на то, что датский сохранил следы акцентной инертности старых краткосложников, не следует считать акцентуационную систему датского литературного языка архаичной. Помимо того, что датский относится к языкам с корреляцией контакта, просодия в датском в целом отражает не столько результат естественного развития языка, сколько продукт деятельности создателей литературной  нормы. В монографии Skautrup 1947 описывается ситуация фонологической амбивалентности долготы, явившейся результатом смешения в литературном языке 16-17 вв. различных диалектных норм, а также влияния книжного произношения, см. с. 332-333. Там же приводится сравнение литературной нормы, отраженной словарями Мота и Понтопидана, между которыми обнаруживаются существенные расхождения в акцентуации одних и тех же слов. Этой теме посвящена статья Циммерлинг**, где обсуждается амбивалентность долготы в датском в 17 веке. Стабилизация датской нормы, относящаяся к началу 18 века, явилась результатом деятельности грамматистов и распространения книгопечатания, см. Skautrup 1947, с. 320-321. Однако уже с 19 века датский литературный язык обнаруживает тенденцию к сокращению долгих гласных, см. Кузьменко 1991, с. 228, Brink-Lund 1975, с. 221.  Наиболее подвержены сокращению базисы на V+r,g,v,ð (именно эти согласные больше всего стремятся к вокализации). Сокращение слога приводит к перемещению толчка на согласную, либо к его исчезновению, ср. ha’v ‘море’ > hau, но li’v ‘жизнь’ > liu’.  При этом, заметим, датские лингвисты не отмечают никакого просодического различия между словами, обнаруживающими сокращение, и словами, сохраняющими долготу. Недавно появилась гипотеза, в которой отстаивается другая точка зрения, а именно связь новодатского сокращения долгот с индоевропейской акцентуацией. Ее автор  - славист С.Л. Николаев - разбил датские односложные слова  на два класса в зависимости от долготы/краткости кореневой гласной: к первому классу были отнесены долговокалические слова, ко второму – «слова с сокращенным долгим гласным (и stod’ом на ауслаутном сонанте) и с неудлиненными краткими гласными (первоначально без stod’а на ауслаутном сонанте)», см. Николаев 1993, с. 83. При этом осталось непонятным, по какому принципу в первый класс попали слова hjort [hjoRt] ‘олень’, solv [solv] ‘серебро’, vaerk [værk] ‘дело, работа’, не имеющие ни толчка, ни долгого гласного. Автор на основании внешнего сравнения попытался доказать, что в первый класс входят слова, восходящие к индоевропейскому «высокотональному» классу, второй класс в датском отражает «низкотональный» класс. Однако, на наш взгляд, предоставленный С.Л.Николаевым материал недостаточен для подобных выводов. Больше всего сомнений вызывает второй просодический датский класс, где краткость зачастую обусловлена позднейшими процессами. Из него следует исключить примеры:
    6. sej [sai’] ‘вязкий, упругий’, 7.-8. høj [høi’] ‘высокий’ и  ‘холм’: на данных базисах еще в древнедатский период произошла вокализация g, приведшая впоследствии к дифтонгизации гласного, на дифтонгах же толчок может стоять только после глайда, см. Стеблин-Каменский 1953, с. 137, 140, Brøndum-Nielsen 1968, с. 210; 19. tam [tam’] ‘ручной’, 27. dom [dom’] ‘приговор’: в датском m удлинялось перед всеми гласными, кроме i, ср. lim > li’m ‘клей’, но koma > komme ‘приходить’, см. Brndum-Nielsen 1968, с. 375-379. Слова 13. byrd [byr’t] < ддат. byrð ‘род, происхождение’ и 20. hjort [jor’t] < ддат.hjorð ‘олень’ не являются непосредственными рефлексами соответствующих прагерманских архетипов: ð отпало в инлауте и ауслауте в 15-16вв., произношение на его месте [t] является следствием книжного произношения, см. Skautrup 1947, с. 184. Следует признать неоправданным использование примеров из южноютского диалекта о. Реме, в которых долгота/краткость корня определяется качественной структурой его древнедатского архетипа: Реме la˙ń < ддат. land, Реме toń < ддат.tunnr, о просодическом различии рефлексов ld, nd и ll, nn ( < ll, lþ; nn, nþ, tn) см. Кацнельсон 1966, с. 149. Это позволяет нам исключить из списка примеры 30. и 31. Вдобавок у целого ряда слов из датского второго просодического класса была долгота на рубеже 19-20 вв., ср. 2. led [le’ð] ‘путь’, 3. hud [hu’ð] ‘кожа’, 10. hav [ha’v] ‘море’, 13. byrd [by’rt] ‘происхождение’, 21. stød [stø’ð] ‘толчок’, см. Wied 1898, Dahlerup 1919-1954. Особо следует коснуться примера 1. sted [steð] ‘направление, путь’. Как известно, непосредственным рефлексом древнедатского stadr является малоупотребительное слово stad [sta’ð]. Огласовка в sted обычно трактуется как результат аналогического влияния перегласованной формы мн.ч. от stadr, также отмечается возможность влияния западногерманских языков, см. Falk-Torp 1960, с. 1154, ср. дангл. stede ‘место, устойчивость’, дфриз. stede ‘место’, дсакс. stad/stede ‘место’, сннем. stat ‘место, город’/ stede ‘место, случай’, свнем. stat ‘место, город/ stete ‘место’.Таким образом, мы вправе исключить пример 2.sted из рассмотрения из-за сомнений в его древнедатском происхождении и заменить его на исконно датское stad, которое сохраняет исконную просодию благодаря своей малоупотребительности.
    В итоге во втором классе остается 11 примеров и 7 контрпримеров, которые следует отнести к первому классу. Если к этому прибавить 5 исключений на «низкотональные словоформы», то получается, что индоевропейский «низкотональный» класс практически поровну (12 на 11) распределяется по обоим просодическим классам в датском. Это заставляет нас скептически отнестись к теории С.Л.Николаева, однако следует признать, что с учетом последних достижений в сравнительно-исторической акцентологии разработка данного направления может способствовать уточнению акцентной природы таких процессов, как закон Вернера, закон Хольцманна, сокращение гласных перед сонантами по закону Дыбо и др..
           Истории скандинавской акцентуации посвящено множество статей и монографий, см. обзор в Кацнельсон 1966, Liberman 1982. В монографии Кацнельсон 1966 представлен первый опыт реконструкции прагерманского ударения на базе акцентуационных систем северо- и западногерманских языков, а также ее индоевропейских истоков. С.Д.Кацнельсон, вслед за некоторыми диалектологами, отказался считать циркумфлекс в скандинавских говорах продуктом редукции на том основании, что данный акцент встречается и в исконно односложных, и в неапокопированных словах (с. 103). На этом основании автор отказался от трактовки правила былого количества слогов, определяющего акцентуацию в современных шведском и норвежском, как исконного. Кроме того, Кацнельсон принял точку зрения Б.Хессельмана об обязательности факультативной апокопы для всех скандинавских языков в определенный период их истории, согласно которой одни диалекты выходили из состояния апокопы с апокопированными, другие – с неапокопированными формами (с. 112-113). По Кацнельсону, именно факультативная апокопа и вызванные ею просодические изменения явились причиной появления правила зависимости акцентов с прежним количеством слогов, сами же акценты существовали и раньше. Кацнельсоном реконструировалось 4 акцента, противопоставленных по признаку резкости/плавности и одно/двувершинности, и проявляющих сильную зависимость от качества базиса, а также от слоговой структуры слова. По Кацнельсону, одновершинный акцент соответствует греко-индийской окситонезе, двувершинный – баритонезе (с. 310, см. также с. 308). Теория Кацнельсона имела большое значение для отечественной германистики и компаративистики, стимулируя дальнейшие исследования скандинавской акцентуации. В работах Герценберг 1979 и Герценберг 1981 была сделана попытка соединить результаты реконструкций прагерманской (С.Д.Кацнельсон) и балто-славянской ( В.А.Дыбо) акцентуационных систем. Однако основное препятствие для подобной реконструкции заключается в том, что, по словам В.А.Дыбо, Кацнельсон не смог составить списков праформ с реконструированной акцентуацией, из-за чего становится невозможным проведение сравнения с данными балтийских и славянских языков и доказательство индоевропейского происхождения германских акцентов. Несмотря на это, монография Кацнельсона до сих пор сохраняет значение для германской акцентологии если не своими выводами, то подбором материала и проблемами, поставленными перед исследователями.
           Упрек В.А.Дыбо приложим и к реконструкции последователя С.Д.Кацнельсона – А.С.Либермана, чья концепция изложена в Liberman 1982. Вслед за своим предшественником А.С.Либерман считал, что все скандинавские языки прошли через стадию факультативной апокопы, сами же акценты существовали и до нее. Для праскандинавского автор восстанавливает оппозицию толчок:отсутствие толчка, которая в ряде современных диалектов представлена оппозицией акцент I:акцент II, связь последних  с былым количеством слогов является следствием факультативной апокопы. Концепция А.С.Либермана во многом схожа с теорией С.Д.Кацнельсона, однако в вопросе о моросчитании оба исследователя пришли к диаметрально противоположным выводам: если С.Д.Кацнельсон полностью отрицал существование моросчитания в современных германских диалектах, то А.С.Либерман пришел к противоположному выводу, зачислив в разряд моросчитающих датский. Однако то, что в датском не действовал закон метрического распущения ( CVC=CVC=CVCV), препятствует отнесению датского к моросчитающим языкам, несмотря на то, что он благодаря корреляции толчка сохранил просодическое противопоставление исконных долгих и кратких слогов в односложных словах. Тем не менее, автором не было предоставлено убедительных доказательств в пользу того, что толчок существовал в древнедатском и праскандинавском. (А.С.Либерман не продолжил реконструкцию до прагерманского и протогерманского уровней, ограничившись скандинавским материалом.)
         В монографии Кузьменко 1991 изложена противоположная точка зрения. Две предыдущие реконструкции отвергаются Ю.К.Кузьменко на основании следующих соображений:
          
           а) Неверно представление о том, что факультативная апокопа может смениться отсутствием апокопы: во всех исследованных диалектах факультативная апокопа сменяется обязательной, при этом апокопа является изменением грамматического порядка (с.203-204, 210). (Добавим, что веских доказательств существования факультативной апокопы во всех скандинавских диалектах так и не было предоставлено).
     
           б) Циркумфлекс – вне зависимости от его дистрибуции – встречается только в апокопирующих говорах, в остальных акценты либо отсутствуют, либо в целом отражают былое количество слогов (с.146).
     
           На этом основании автор присоединяется к точке зрения норвежского лингвиста М.Офтедаля о появлении акцентных различий  на большей территории Скандинавии  в результате образования суффигированного артикля, прежде относившегося к тактовой группе  следующего за ним прилагательного. Таким образом, фразовая акцентуация была интраполирована на словесный уровень, ср. karl || inn gamli ‘ мужик тот старый’ > karlinn gamli ‘старый мужик (опр.)’. Еще одно важное преимущество концепции Ю.К.Кузьменко по сравнению со многими  другими теориями заключается в учете архаичности/инновационности той или иной просодической системы  и присущего ей типа сегментной просодики. Данный подход высветил существенный недостаток реконструкций С.Д.Кацнельсона, А.С.Либермана и С.Л.Николаева, которые в поисках реликтов прагерманской акцентуации обращались к данным датских, ютских и рейнско-франкских диалектов, представляющих совершенно новый просодический тип и относящихся к центру германского ареала, являющемуся ареной оживленных языковых контактов, что делает сомнительными поиски в языках данной зоны следов древних  акцентов.
           Моросчитающие говоры, просодика которых наиболее близка к древнему языковому состоянию, указывают на одну немаловажную черту прагерманского ударения, а именно отсутствие резкого динамического выделения ударного слога, которое больше свойственно языкам со слоговым равновесием и корреляцией контакта.                               
    Выше мы показали, что в исконно двусложных словах в шведском и норвежском слоговыделительная функция ударения выражена менее четко, чем в словах с акцентом I, восходящим к акцентуации односложных слов, где слово- и слоговыделительный акценты были сфокусированы на единственном слоге слова⁹. На наш взгляд, это является причиной того, что акцент I всегда ассоциируется с резкостью в отличии от “плавного” акцента II. Это подтверждает, что резкое динамическое ударение в германских языках вопреки традиционной точке зрения носит инновационный характер и вызвано такими факторами, как долгота корня и/или редуцированность закорневой части слова. Таким образом, мы можем рассматривать плавность как основную характеристику словесного ударения в моросчитающих древнегерманских языках, что предполагает музыкальное, а не динамическое выделение ударного слогоносителя. Однако реконструкция прагерманского ударения затруднена тем, что в наиболее архаичных говорах либо наличествует редукция, либо существует равновесомый акцент, который отсутствовал в древнюю эпоху, о чем свидетельствует редукция прасканд. им.п.*winir, вин.п.*wini > дисл. vinr, vin ‘друг’. Ни в той, ни в другой группе не сохранились безударные долготы, что делает реконструкциюю прагерманского ударения скорее делом умозаключений, основанных на типологических универсалиях, чем продуктом внутренней реконструкции на основе собственно германского материала.
           Отдельно следует коснуться отсутствия акцентов в исландском и фарерском языках, где появление суффигированного артикля не привело к изменениям словесной просодии¹⁰. Отчасти это может быть связано с тем, что удельный вес словоформ и синтагм, противопоставленных только своим акцентом, невысок из-за развитой флективной морфологии и свободного порядка слов. В шведском и норвежском можно выделить 4 основные группы, в которых противопоставляются акценты:
     
           а) сильное склонение – слабое склонение, ср.швед. ´and-en ‘селезень’ -`ande-n ‘дух’;
           б) существительное - причастие, ср. швед. ´drag-et ‘черта’ – `draget ср. р. прич.II от dra(ga) ‘тянуть’;
           в)         глагол с предлогом – глагол с поствербом, ср. швед. ´ta på ‘коснуться’ - `ta 'på ‘положить’;
           г) сложное слово - генитивное определение, ср. швед. en ´stor `mansdräkt ‘большой мужской костюм’ – en `stormans ´dräkt ‘костюм феодала’.
     
           В исландском эти группы слов различаются своим морфологическим составом или порядком слов:
     
           а) сильное склонение – слабое склонение, ср. им.п. sopur-inn ‘метла’ – sópi-nn ‘ глоток’, вин.п. sop-inn – sópa-nn, им.п. list-in ‘искусство’ – listi-nn ‘планка’, но вин.п. list-ina – lista-nn;
           в) глагол c предлогом – глагол с поствербом, ср. koma af e-u ‘происходить из ч.-л.’ – koma e-u 'af ‘выполнить ч.-л.’(для шведского и норвежского более характерно контактное расположение глагола и постверба, см. Никуличева 1996, с. 21);
           Примеров на группу г) нет, поскольку генитивное определение в исландском стоит в постпозиции к определяемому слову, в фарерском генитив фактически отсутствует, вместо него употребляются предложные обороты, также стоящие в постпозиции, см. Берков 1996, с. 154, 227. Таким образом, остается группа б), которая является слишком малочисленной, чтобы обеспечивать фонологическое противопоставление слов с разными акцентами. В отличии от островных исландского и фарерского, в континентальных скандинавских языках количество минимальных пар на противопоставление двух акцентов весьма внушительно: 300 пар в шведском (см. Elert 1972) и 2400 пар в норвежском (Jensen-Kloster 1958). Это свидетельствует о том, что существование акцентных различий в Скандинавии не является просто реликтом, оставшимся от древней эпохи, но поддерживается такими факторами как скудность флективной морфологии и жесткий порядок слов.
           Кроме этого, связь грамматики и просодики в германских языках демонстрируется категориальным принципом постановки ударения, которое зависит от морфологической структуры слова и/или от грамматического разряда, к которому принадлежит слово ( последний фактор релевантен для полиакцентных шведского и норвежского, а также для примыкающего к ним датского). Категориальный характер германскогоударения прослеживается еще с прагерманского периода, когда сформировалось правило просодического приоритета корневой морфемы. Праславянский язык показывает противоположный принцип акцентной организации: каждой морфеме приписана определенная просодическая характеристика, не зависящая от семантики или синтактики морфемы (т. наз. парадигматический принцип), см. Дыбо 1978, с. 56-57. Существующая в славянских языках тенденция к категорниализации акцента и стабильность категориального принципа ударения в германских языках позволяет нам предположить, что категориальный принцип является универсальным и отражает морфологическую природу ударения. Более редкой является тенденция к переходу от категориального к парадигматическому принципу – этот процесс происходит вместе со становлением силлабоморфизма (Южная Дания, рейнско-франкские диалекты). В этих диалектах полная апокопа приводит к совпадению различных морфологических классов (напр., сильное и слабое склонения у имен), в результате чего появляются этимологические тональные различия, никак не определенные семантикой. В итоге мы можем констатировать, что в славянских и германских языках представлен широкий спектр типологически возможных акцентуационных систем. Это делает сопоставление материала обеих групп важным для выяснения общих закономерностей эволюции тех или иных типов ударения.
     
     
              Раздел 4. Контактные явления.
     
    Принцип системности строения фонологического уровня связан с принципом симметричности, что проявляется в «оппозитивно-коррелятивном» характере фонологической системы, при котором каждая фонема представляется как пучок различительных признаков, см. Журавлев 1986, 165. Там же замечается, что симметричность не является абсолютным принципом, что означало бы невозможность развития системы. Эта же идея развивается в статье Стеблин-Каменский-Воронкова 1974. Авторы критикуют определение фонемы как пучка различительных признаков, которая толкает фонологов к тем или иным огрублениям в угоду принципу симметрии, что зачастую это приводит к появлению противоречащих друг другу трактовок одного и того же явления, причем данное многообразие объясняется игнорированием тех или иных фактов (с.125). Далее авторы утверждают, что у фонологического изменения существует несколько равносильных путей развития, объяснение которых одним стремлением системы к восстановлению равновесия является тавтологичным, поскольку равновесие системой никогда не достигается.
    Выводы, полученные М.И.Стеблин-Каменским и Г.В.Воронковой, делают очевидным тот факт, что в фонологической системе заложена неопределенность или энтропийность, являющаяся причиной неоднозначности фонологического описания. На наш взгляд, данная особенность фонологической системы обуславливает различное поведение тех или иных единиц в разных языках, восходящих к одному источнику. При идентичности исходных условий в разных языках происходят различные процессы, что не могло бы произойти, если бы система имела один вариант развития, ср. различные возможности совпадения гуттуральных рядов в языках satem и centum. Если нельзя объяснить эти процессы исходя только из внутрисистемных данных, то следует искать внешние факторы, повлиявшие на то или иное изменение. Таким образом, иноязычное влияние на звуковую систему конкретного языка может рассматриваться как один из факторов, снимающих неопределенность фонологической системы данного языка, и потому имеет большое значение для фонологической теории.
    Из всех германских языков наибольшее влияние со стороны славянских языков претерпел идиш. В Hutterer 1985 дается краткое описание синхронного состояния идиш. Как результат славянского влияния автор трактует становление фонемных различий s:z, x:h, ср. hale ‘зал’ – xale ‘пирожное’, sax ‘много’ – zax ‘вещь’. Также следует отметить проникновение в идиш палатализации и исчезновение придыхания у начальных p, t, k. Этой же теме посвящена статья Jakobson 1962a. Автор связывает воедино дезаспирацию p, t, k и отпадение начального h во многих диалектах идиш, также отмечая утрату количественных различий у гласных, что может сопровождаться появлением качественных различий, ср. i:î > y:i (с. 409, 412). Данная тема затронута в Weinreich 1958, где речь идет об отношениях идиша и немецких диалектов на территории СССР. Автор освещает звуковые особенности языка в свете славянского влияния, из чего следует упомянуть о заимствовании аканья в белорусском варианте идиша из соседних славянских говоров, ср. akorst < okorst ( эмфатическая частица, употребляемая после императивов), xalile < xolile ‘ Боже прости’. В монографии Weinreich 1980 содержится подробное описание истории идиша, его диалектов, также затрагивается тема взаимоотношения идиша с еврейскими языками Испании, Франции и Италии и влияния на него славянских диалектов. Книга содержит богатый материал по истории и современному состоянию различных диалектных норм идиша, однако, к сожалению, эти данные представлены в несистематизированном виде, что затрудняет их изучение. Ряд идей, высказанных в монографии, заслуживают особого внимания. Так М.Вайнрайхом введено понятие диафонемы, различающейся своими региональными реализациями, ср. /ai||ei||a||a:/, см. с. 659. Этот термин удобен для описания такого языка, как идиш, который характеризуется отсутствием единой нормы, а также облегчает работу по реконструкции вокалической системы. В целом следует отметить, что идиш обычно оставался за рамками фонологических исследований в германистике, что не позволило нам подробней осветить фонологические особенности идиша и его диалектов.
    Из других германских языков особого интереса заслуживает немецкий язык. С одной стороны, немцы издавна жили в соседстве с западно- и южнославянскими народами, с другой стороны, на территории бывшего СССР существовало несколько зон компактного проживания носителей немецкого языка. В работах Lessiak 1959 и Lessiak 1963 содержатся описания немецких диалектов Каринтии (Kärnten) – области, находящейся на границе Австрии и Словении. В данных говорах действует закон слогового равновесия. Главная особенность этих диалектов состоит в постепенном вытеснении типа VC: типом V:C, ср. [pi-bmen] beben ‘дрожать’, [mi-gla] moglich ‘возможный’, ср. также [hit-tn] Hutte ‘хата, изба’, [tut-ta]  ‘бородавка’, но [lo-ta] Latte ‘планка (c. 40-41). В ряде случаев фиксируются колебания, ср. [pet-tln/pe-tln] bitteln ‘попрошайничать’. Интересны и сообщения о заимствованиях из немецкого в словенский. Многосложные слова с исконно  кратким первым слогом обнаруживают в словенском конечное ударение.  В случае долготы первого слога заимствования имеют восходящее ударение на первом слоге. В односложных словах существует следующее распределение: краткость в немецком – восходящее ударение в словенском, долгота в немецком – нисходящее ударение в словенском. В работе Michalk-Protze 1974 описываются немецкие диалекты из ареала проживания лужицких сербов. В этих диалектах зафиксированы колебания в долготе ударного гласного, приводящие к совпадению кратких и долгих гласных во многих идиолектах, в результате пары Aale:alle, Weg:weg становятся омонимами, см. с.9. В этом случае отмечается влияние сегментной просодики соседних нижнелужицких говоров, которым не свойственно различие гласных по долготе, см. с. 43. Из других явлений, специфичных для немецких диалектов данной контактной зоны следует упомянуть озвончение глухих шумных перед гласными и сонорными, а также палатализацию периферийных согласных и плавных перед гласными переднего ряда. В работе Foss 1971 содержится описание нижненемецкого говора Липно (Польша, Варшавское воеводство). В этом говоре все согласные палатализуются в соседстве с гласными переднего ряда, единственное исключение – фонемы /k/ и /ŋ/, которые отнесены к «превелярному» ряду, т.е. для них в целом характерна определенная степень палатализации. На конце слова встречаются лишь /g’/, /x’/ и /n’/,  при этом им предшествует гласный переднего ряда. Это позволяет нам считать, что палатализация в говоре Липно привела лишь к образованию палатальных аллофонов, но не вызвала появление новых фонем. В данном говоре, для которого характерна корреляция контакта, отмечено удлинение краткого а, ср. [naxt] Nacht ‘ночь’. У других гласных тенденция к удлинению выражена менее ярко.
    Схожие явления характерны и для немецких диалектов бывшего СССР. Истории их изучения посвящена монография Berend – Jedig 1991. Данное издание содержит очерки о различных научных центрах, где изучались немецкие диалекты, а также снабжено подробнейшей библиографией работ советских лингвистов, работавших в данной области. (Для более обстоятельной рецензии см. Домашнев – Смирницкая 1992.) В работе Иоганзен 1985 дано описание севернобаварского говора Алтая. Среди особенностей фонетики данного говора автор отметил отсутствие твердого приступа, слоговое равновесие, сопровождающееся удлинением гласного в ряде позиций, ср. [sve:ste] Schwester ‘сестра’, [ve:de] Wetter ‘погода’.
    Согласные палатализуются перед гласными переднего ряда, при этом палатализованное l’ вытесняет велярное l’, характерное для баварских диалектов (с.10). Помимо этого, в говоре происходит озвончение в интервокале s > z, s > z, переход w > v. Данные изменения, несомненно,  обусловлены влиянием фонетики русского языка, в результате которого одни фонемы приобретают облик, характерный для схожих звуков русского языка, у других фонем появляются схожие аллофоны. Влияние  фонологических систем русского и украинского языков проявляются в новообразованной фонеме [п], которая фонетически реализуется как русское [ы], ср. bп:l’ts Pelz ‘шкура, мех’, п:l цl ‘пиво’ (с.7). Фонетическая интерференция в большей степени свойственна тем немецким диалектам, носители которых переходят на русский язык. Этому посвящены  статьи Донгаузер 1986 и Донгаузер 1987, в которых описывается немецкий диалект Свердловской (ныне  Екатеринбургской) области. В донгаузер 1986 описана фонологизация палатализации во во франкском говоре г. Березовский. В Донгаузер 1987 автор касается темы уподобления немецкого вокализма гласным русского языка. Согласно данным Донгаузера, в большей степени подвержены уподоблению краткие гласные, которые имеют практически ту же фонетическую долготу, что и гласные русского языка, в меньшей степени – долгие гласные и дифтонги (с.113). Заслуживает внимания и сообщение автора о проникновении редукции безударных гласных в речь носителей говора среднего и младшего поколений, ср. p’in’ok ‘пенёк’<p’en’ok, k’iproxt gebracht, p’itrunga betrunken (с.115). Работа Шрамл 1969 содержит описание немецких говоров Закарпатья (Львовская область, Мукачевский район). Автор отмечает, что данный диалект относится к смешанному типу и представляет собой язык потомков переселенцев из Франконии, Баварии, Саксонии, Австрии, Швабии и Чехии. Судя по описанию, данному диалекту присуща корреляция контакта, что выражается в отсутствии геминат. Характерное удлинение гласных происходит в диалекте в позиции перед определенными согласными и зависит от количества слогов в слове, ср. [olt] alt ‘старый’, [went] Wand ‘стена’. В некоторых говорах удлинение гласного сопровождается дифтонгизацией, ср. [haunt] Hand ‘рука’, [nouxt] Nacht ‘ночь’, [klouko] Glocke ‘колокол’ (села Бородивка, София)
    Таким образом, германским диалектам славяно-германской контактной зоны свойственны палатализация согласных в соседстве с гласными переднего ряда, а также удлинение кратких гласных.    Последнее изменение происходит как в диалектах со слоговым равновесием, так и в диалектах с корреляцией контакта. Оба типа сегментнной просодики абсолютно чужды всем славянским языкам. Геминация согласных и восходящий к ней плотный контакт не свойственны славянской просодике, поэтому преобладающим типом становится либо слог с количественным пиком на гласном (CV:С), либо свободный контакт, обеспечивающие слогораздел по принципу открытого слога. В ряде диалектов (идиш, немецкие говоры Закарпатья) удлиненный гласный дифтонгизируется, что следует считать проявлением все той же тенденции к открытости слога.
    Изменения на фонемном и аллофоническом уровнях носят более разнообразный характер.  Мы выделим 3 основных типа фонологических изменений, обусловленных влиянием иноязычной фонологической системы:
    ·                акустическое уподобление реализаций существующих фонем;
    ·                акустическое уподобление реализаций фонем, возникших во время контактного взаимодействия;
    ·                появление новых признаков, вызывающих ассимилятивные процессы и образованиеновых аллофонов у фонем данного языка.
    Как это ни странно, влияние немецкого на фонетику славянских языков минимально и касается скорее отдельных фонем, чем целой системы. В уже упоминавшейся работе Michalk-Protze 1974 для ряда нижнелужицских говоров отмечается переход конечного у в e, а также увулярное r. В статье Schuster – Šewc 1972 автор утверждает, что за исключением увелярного r, характерного для ряда лужицких и западно-польских диалектов и имеющего недавнее происхождение, никаких следов глубинного влияния немецкого языка на лужицкую фонологическую систему не обнаружено. Отказывается Х.Шустер-Шевк относить к немецкому влиянию и переход x > k в верхнелужицком, отмечая, что в последнее время наблюдается замена k на k (с.364). Таким образом, аспирированное k оказывается промежуточной стадией перехода x > k, который характерен в определенных позициях для многих западнославянских языков. На наш взгляд, сам факт продолжительного (с 17 в.) k вверхнелужицком и отсутствие стадии  *kx < x может свидетельствовать о некотором влиянии немецкого, однако мы согласны с автором в том, что причины этого процеса являются специфическими для верхнелужицкого. Из других работ по данной проблематике см. Michalk 1971, где описывается говор билингвалов, пользующихся лужицким и немецким языками. Изложенный в данной работе материал по звуковым переходам также не позволяет нам выделить изменения, обусловленные немецким влиянием. Как мы уже упоминали, сегментная просодика славянских языков абсолютно не подвержена германскому влиянию. То же самое можно было сказать и о просодике супрасегментной. Однако территориально близкие к немецкому чешский и лужицкие языки имеют, как и немецкий, ударение на первом слоге. При этом если в лужицком существует сильное динамическое ударение на первом слоге ( см. Трофимович 1977, с. 181), то в чешском факт влияния не столь очевиден, поскольку ударный слог динамически выделен не столь четко, как в немецком или русском, см. Широкова 1977, с. 70. С другой стороны, в нижнелужицком отмечены колебания между начальным и предконечным ударением, что свидетельствует об исконно славянских тенденциях, противостоящих немецкому влиянию, см. Калнынь 1967, с. 78-83.
    Существует ряд работ, в которых освещается проблема фонологии заимствованных слов. В статье Bielfeldt 1983 изложен материал по отражению гласного e  как  (j)a  в заимствованиях из немецкого в лужицкий. Данные германских языков зачастую помогают определить датировку тех или иных процессов на основании анлиза фонетического облика заимствований.  В статье Schwarz 1960 исследуются рефлексы вокалической долготы топонимов славянского происхождения в баварских диалектах. Э.Шварц рассматривал заимствованные из древнечешского топонимы, содержащие исходно долгий гласный. Дифтонгизация, происходившая в баварских диалектах  в 12-13 веках, позволяет установить приблизительное время заимствования: топонимы с дифтонгами относятся к ранним заимствованиям 11-12 веков, ср. дчеш. cьrnidlo – бав. Schirnaidel, топонимы без дифтонгизации представляют поздние заимствования, которые относятся к периоду после сокращения староакутовых долгот в западнославянских языках, протекавшего параллельно с дифтонгизацией в баварских диалектах, ср. дчеш. mocidlo – бав. Motzidel.  Исключение представляют слова, содержащие суффиксы –ici, -ica,  долгота в которых сократилась в западнославянском раньше всего, - в заимствованиях с данными суффиксами дифтонгизация отсутствует.
    В статье Schwarz 1929 представлено исследование по датировке перехода *u > y в праславянском на основе изучения заимствований в славянских языках. Наиболее древние заимствования из германских диалектов в праславянский, содержащие u, имеют в современных славянских языках рефлексы праславянского *y ( < *u), ср. прагерм. tun ‘огороженное место’ – чеш. tyn ‘город, огороженное место’, цслав. ТЫНЪ ‘ограда’, рус. тын ‘изгородь’; гот. mota, *muta – стслав. МЫТО ‘пошлина’, гот. *mutareis – стслав. МЫТАРЬ ‘сборщик податей’¹¹. С другой стороны, праславянская фонема *y/u отражалась как u в заимствованиях из славянских языков, ср. прусский топоним Rubinicha при праслав. *ruba ‘рыба’. Преход u > y, начавшийся согласно Е.Шварцу в 8. Веке, а также изменения au, o > u отразились на фонетической интерпретации заимствований, ср. двнем. ruta – луж. ruta ‘тысячелистник’, свнем. brun – чеш. bruny ‘черный’, словен. brun ‘коричневый’. С другой стороны, заимствованные из славянских языков после 8-го века топонимы не содержат рефлексов u, ср. дбав. Топоним Ziup из дсловен. *sypъ ‘развалины’. В конце статьи автор касается перехода германских заимствованных имен o-склонения в славянское u-склонение, а также позднейшего аналогического перевода заимствований из немецкого в u-склонение в западнославянских языках.
    До сих пор мы касались лишь проблемы взаимного влияния фонологических систем славянских и германских диалектов, не касаясь темы смешанных языков. Последней проблеме посвящена монография Broch-Jahr 1984, содержащая наиболее полное описание языка “russenorsk” – пиджина, которым пользовались русские и норвежские рыбаки, промышлявшие в Баренцевом и Норвежском морях. Данное исследование содержит раздел, посвященный теории смешанных языков, и включает краткую историческую справку о торговых контактах поморов и норвежцев. Книга снабжена подробным очерком грамматики со словарем и текстами, а также содержит краткий обзор предыдущих описаний russenorsk.
    В разделе, посвященном фонетике этого языка, дается перечисление основных отличий russenorsk от русского и норвежского. Звуки, представленные лишь в одном из языков, заменяются на общие для обоих языков. Так норвежское h в ряде слов заменяется на g, ср. рн. gaf ‘море’ – норв. haf, рн. galannja ‘полтора’ – норв. halvanna, но рн. hal ‘половина’ – норв. halv (с. 41). Русским х, з, ж соответствуют k, s, ср. рн. oreka – рус. орех, рн. snai – рус. знай, рн. damosna – рус. таможня. Однако в записях, сделанных русскими, зафиксирован вариант рн. prezentom ‘дать’ вместо presentom, ср. также варианты prinsipal (норв.), printsipal (рус.) ‘капитан’¹². Заметим, что в форманте, восходящем к окончанию 2 л. ед. ч. наст. вр. –шь в русском, употребляется s несмотря на то, что в норвежском существует фонема / s /, ср. рн. kopisli – рус. купишь ли, рн. vros – рус. врешь. Также зафиксированы колебания в отражении русских смычных, ср. рн. spasiba/basiba ‘спасибо’, strasvi/drasvi ‘здравствуй’, damosna ‘таможня’, kak/gak ‘как, когда’, tva ‘2’, tvatsit ‘20’. Авторы монографии считают, что подобное нерегулярное отражение смычных в russenorsk обусловлено тем, что глухие смычные в норвежском, в отличии от русских, аспирированы. Поэтому неаспирированные глухие смычные в русских словах могут отождествляться с неаспирированными звонкими в норвежском. Для числительных tva, tvatsit И.Брок и Э.Х.Яр отмечают влияние саамского, через посредство которого, возможно, эти слова попали в russenorsk, см. с. 42.¹³
    В дополнение к вышесказанному мы посчитали необходимым коснуться вопроса палатализации и акцентуации в russenorsk. Представленный в киге материал позволяет нам предположить, что палатализация существовала в речи как норвежских, так и русских моряков, использовавших пиджин, однако в графике отражалась весьма нерегулярно. Палатализованными в russenorsk были геминаты ll, nn в словах норвежского происхождения, а также начальные согласные перед гласными переднего ряда в русских словах, ср. рн. burmain наряду с burmann ‘моряк’, ailsamma или altsamma ‘вместе’, galannja ‘полтора’ < норв. halvanna, djengi ‘деньги’, njed ‘нет’, ср. также njem ‘брать’ из голландского nemen (с. 62). Непоследовательность в обозначении палатализации хорошо демонстрируется следующей фразой: Бурманъ закрепико троса лита грань немножко ‘рыбак, закрепи немного трос’ при норв. burmann, grann (с. 126). Текст с наиболее последовательным обозначением палатализации приведен на с. 98 и представляет собой запись стихотворного тоста, сочиненного и рассказанного русским моряком, но записанного норвежцем. В заключение стоит отметить, что палатализация в russenorsk чаще всего получала обозначение у русскоязычных пользователей пиджина. В данной связи привлекаю внимание данные норвежского разговорника для русских, который был издан в 18 веке. Автор разговорника отмечал смягчение l перед i и j, а также палатализованный характер конечного r в норвежском, ср. pengar’ ‘деньги’, tjuvar’ ‘воры’, sel’ja ‘продавать’, stul’it ‘украденное’, см. с. 74. На наш взгляд, причиной подобного нечеткого различия между русским и норвежским вариантами пиджина могло послужить влияние русской графики, в которой различаются твердые и мягкие согласные, в то время как в норвежском палатализация не охватывает весь консонантизм и не обозначается на письме.
    Ударение в russenorsk разноместное: слова сохраняют место ударения языка-источника. Исключение составляют два трехсложных слова русского происхождения: ´sapagof ‘сапоги’ и ´pedisat ‘50’. Во многих русских словах со вторым ударным слогом первый слог, как правило, содержит долгий гласный, ср. рн. o´reka ‘орехи’, spa´siba ‘спасибо’, но du´mosna, da´mosna ‘таможня’, также императивы pro´daj, kla´di. Различается долгота гласного перед кластером, ср. рн. prasnik ‘праздник’, dobra ‘хорошо’, strasvi ‘здравствуй’, odinatsit ‘11’, но smottrom ‘смотреть’, pjetnatsit ‘15’, divinosta ‘90’, djengi ‘деньги’. Характер распределения долгот показывает на изохронный характер russenorsk. Однако зафиксирован ряд написаний, которые можно интерпретировать как краткосложные слова, ср. рн. stova ‘дом’, kona ‘жена’ наряду с konna, vosim ‘8’. Зачастую долгота ударного или предударного гласного в словах русского происхождения обнаруживает связь с фразовой просодией, ср. краткость в словах, употребляющихся изолировано, т.е. в императивах и числительных (prodaj, kladi, vosim, divinosta),в слове yes ‘да’, а также в служебном слове kak ‘как, когда’, однако koda ‘когда’, ср. также eta, etta ‘это’. Данный материал показывает, что просодика russenorsk ( в его норвежском варианте) отражала влияние словесной и фразовой просодики русского языка. К сожалению, в записях russenorsk, сделанных русскими, долгота никогда не отмечалась, что не дает нам судить о норвежском влиянии на просодику русского варианта пиджина, однако полученные нами выводы подтверждают факт одностороннего влияния славянских языков на просодику германских языков.     

     Примечания

    ¹ На основании данного постулата М.И.Стеблин-Каменский выдвинул оригинальное объяснение причин ассимиляции rt > rţ в шведских и норвежских диалектах. Появление альвеолярного аллофона ţ, обусловленного предыдущим r, и его отсутствие в русском rt вызвано согласно автору тем, что альвеолярность, иррелевантная для русского /r/, релевантна для /r/ в скандинавских диалектах, где оно противопоставлено какуминальному одноударному / ł / . Заметим, что хотя в русском отсутствует фонема /ł/, в нем существует оппозиция /r/:/l/. По какому бы признаку /r/ ни противопоставлялось бы /l/, этот признак будет иррелевантным для /t/, однако ассимиляции /t/ после /r/ не происходит. В скандинавских диалектах оппозиция /r/:/ł/ по своему фонологическому содержанию отличается от оппозиции /r/:/l/ в русском. Противопоставление /r/:/ł/ представлено бывшими аллофонами старой фонемы /r/, имевшими следующую дистрибуцию: [ł] перед [р], [r] – во всех остальных позициях, см. Стеблин-Каменский 1966, с. 143. Во многих диалектах оппозиция /r/:/ł/ нейтрализуется, см. Кузьменко 1978, с. 81-82. Таким образом, существенным может оказаться привативный характер оппозиции, основанной на противопоставлении по данному признаку.
    ² Возможно, слияние /*s/ с /*s’/ и /*z/ с /*z’/ было вызвано  затвердением /*s’/ и /*z’/ в результате появления новых палатальных фонем /*s’/ и /*z’/, ср. аналогичное затвердение /s/ и /z/ в русском без слияния с /s/ и /z/, см.  Колесов 1980, с. 152.
    ³ Маркированным является мужской род, ср. дисл. м.р. gulur: ж.р. gul ‘желтый’.
    ⁴ Палатальный характер *R доказывается палатальной перегласовкой предыдущего гласного, см. Noreen 1923, с. 66.
    ⁵ О связи палатализации l с тоном в кетском см. Вернер 1979, с. 282.
    ⁶ Следует обратить внимание на тот факт, что из всех славянских языков типологически наиболее близкими к германским оказываются северорусские диалекты.  Помимо корреляции напряженности такое сходство подтверждается неосуществлением II (вторичной) палатализации и слабым развитием корреляции мягкости, см. Зализняк 1995, с. 37, Колесов 1980, с. 140. Однако данные из пиджина russenorsk, которым пользовались норвежские моряки и поморы, показывает, что подобное сходство является скорее тенденцией, чем следствием бесспорных типологических параллелей ( см. раздел 4.).
    ⁷ Удлинение двух слогов при утрате моросчитания зафиксировано в древр., ср. *dabaru 'слово' > da'bar, см. Дьяконов 1967, с. 376.
    ⁸ Равновесомый акцент свидетельствует о генерализации правила долготности ударного базиса, являясь таким образом побочным продуктом перехода от моросчитания к изохронии. Возможно, в датском и западногерманских языках, где слоговому равновесию не удалось закрепиться, данное правило не смогло генерализоваться. Это подтверждается материалом моросчитающих баварских говоров, где в словах типа CVCV нет равновесомого акцента, а конечный гласный редуцирован, см. Кузьменко 1991, с. 28-29, 31. Здесь будет уместным предположение о том, что отсутствие правила двуморности ударного базиса благоприятствовало становлению корреляции контакта, и наоборот. Таким образом, линейный характер схемы моросчитание > изохрония > корреляция контакта должен быть пересмотрен.
    ⁹ Материал датского языка показывает, что только долготным односложникам был присущ подобный синкретический тип ударения. Степень ударности краткостных односложных словоформ нам неясна. Следует отметить, что в прагерманском (до эпохи редукции) количество знаменательных односложных слов было ничтожно.
    ¹⁰ Многие исследователи отмечали, что в фарерском наблюдается некоторая акцентная фигура, напоминающая акцент II. По нашим слуховым впечатлениям, данный “акцент” появляется перед паузой в утвердительных и вопросительных предложениях. Тем не менее, мы присоединяемся к выводу, сделанному Б.Хагстремом о факультативном характере данной просодии, см. Hagstrom 1967, с. 46.
    ¹¹ Как известно, готское о имело закрытый характер и обнаруживало тенденцию к переходу в u, что комментируется Е.Шварцем в данной статье, см. также Гухман 1994, с. 22.
    ¹² Следует заметить, что пиджин имел две произносительные нормы. В нашей статье по умолчанию будет описываться норвежский вариант russenorsk, который лучше был записан.
    ¹³ Отметим случаи замены n на l: рн. regel < норв. regn ‘дождь’, рн. filmann, fielmain < норв. finn ‘саам’. Причины подобного перехода неясны.

 

Библиография

    Берков 1996 – Берков В.П. Современные германские  языки. СПб., 1996.
    Герценберг 1979 - Герценберг Л.Г. Реконструкция индоевропейских слоговых интонаций. // Исследования в области сравнительной акцентологии индоевропейских языков. Л., 1979.
    Герценберг 1981 - Герценберг Л.Г. Вопросы реконструкции индоевропейской просодики. Л., 1981.
    Дыбо 1978 - Дыбо В.А. Тонологическая гипотеза генезиса индоевропейских акцентных систем. // Конференция “Проблемы реконструкции” 23-25 октября 1978. Тезисы докладов. М., 1978.
    Дыбо 1981 - Дыбо В.А. Славянская акцентология. М., 1981.
    Дьяконов 1967 - Дьяконов И.М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.
    Кацнельсон 1966 - Кацнельсон С.Д. Сравнительная акцентология германских языков. Л., 1966.
    Клычков 1966 - Клычков Г.С. К типологии фонологических систем (исландский консонантизм и скандинавские тоны). // Структурно-типологическое описание современных германских языков. М., 1966.
    Кузьменко 1991 - Кузьменко Ю.К. Фонологическая эволюция германских языков. Л., 1991.
    Мельников 1997 - Мельников А.С. Особенности становления изохронии в исландском. // XIII Конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Петрозаводск, 1997.
    Николаев 1993 - Николаев С.Л. Отражение германского ударения в датском. // Дыбо В.А., Замятина Г.И., Николаев С.Л. Основы славянской акцентологии. Словарь. М., 1993.
    Никуличева 1996 - Никуличева Д.Б. Характерологические расхождения между датским, шведским и норвежским языками в синтагматике группы глагола. // Скандинавские языки. Вып. 3. М., 1996.
    СГГЯ - Сравнительная грамматика германских языков, т. 2. М., 1962.
    Стеблин-Каменский 1966 - Стеблин-Каменский М.И. Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков. Л., 1966.
    Циммерлинг 1997 – Циммерлинг А.В. Просодические противопоставления в истории датского языка // XIII Конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Петрозаводск, 1997.
    Циммерлинг 1999 - Между синхронией и диахронией // Проблемы фонетики,
вып.3. М., 1999.
    Brink L., Lund J. 1975 - Brink L., Lund J. Dansk rigsmål. Lydutviklingen siden 1840 med særlig henblik på socialekten i København.Bd. 1, 2. København, 1975.
    Brøndum-Nielsen J. 1950 - Brøndum-Nielsen J. Gammeldansk grammatik. 1. Inledning. Tekstkildernes lydbetegnelse. Vokalisme.  Kobenhavn, 1950.
    Brøndum-Nielsen J. 1968 - Brøndum-Nielsen J. Gammeldansk grammatik. 2. Konsonantisme. Kobenhavn, 1968.
    Christiansen H. 1948 - Christiansen H. Norske dialekter, H. 3. Oslo, 1948.
    Dahlerup V. 1919-1954 - Dahlerup V. Ordbog over det Danske sprog. Kobenhavn, 1919-1954.
    Elert C.C. 1972 - Elert C.C. Tonality in Swedish: rules and a list of minimal pairs. //Studies for Einar Haugen. The Hague-Paris, 1972.
    Engstrand O. 1995 - Engstrand O. Phonetic Interpretation of the Word Accent Contrast in Swedish. //Phonetica v. 52 N 3.
    Falk H.S., Torp A. 1960 - Falk H.S., Torp A. Norwegisch-Dänisches etymologisches Wörterbuch. Oslo-Bergen-Heidelberg, 1960.
    Gårding E. 1978 - Gårding E. The Scandinavian word accents. Lund, 1978.
    Hagström B. 1967 - Hagström B. Ändelsevokalerna i färöiskan. En fonetisk-fonologisk studie. // Stockholm studies in Scandinavian Philology. New Series 6. (Doctorsavhandling) Stockholm, 1967.
    Hovda P. 1955 - Hovda P. Ymist kring jamvektlovi. // Maal og minne. Oslo, 1954.
    Jensen M.Kloster 1959 - Jensen M.Kloster. Bokmålets tonelagspar (“Vippere”). // Universitet i Bergen. Årbok 1958. N.2. Bergen, 1959.
    Liberman A.S. 1982 - Liberman A.S. Germanic Accentology. I. The Scandinavian Languages. Minneapolis, 1982.
    Noreen A. 1903 – A.Noreen, Altisländische und Altnorwegische Grammatik. Halle, 1903.
    Noreen A. 1907 - Noreen A. Vårt språk. Bd. 2. Lund, 1907.
    Schmidt H. 1981 - Schmidt H. 'Salat oder Sa'lat? Gegensätzliche Betonungstendenzen in der deutschen Literatursprache. // Sprachpflege, 1981, 30. Jg., N. 10. Leipzig, 1981.
    Skautrup P. 1947 - Skautrup P. Det Danske sprogs historie. Bd. 2. Kobenhavn, 1947.
    Wied K. 1898 - Wied K. Dänische Konversations-Grammatik. Heidelberg, 1898.
    Zimmerling 1999 – Zimmerling A.V. Prosodiske forhold i Nørrejylland // Folkmålsstudier, N39. Åbo, 1999.